Задумавшись, Зина застыла с письмом в руке. И даже не заметила, как беспардонная тетя Валя выхватила его из ее рук.

— То це про бумаги Андрея… Отого твого жениха, шо тебя перед свадьбой бросил? Оно тебе надо? Пойдешь?

— Тетя Валя! — Зина с возмущением вырвала записку из рук соседки. — Это же мне письмо!

— А шо такое? Подумаешь! Я тебе завсегда заме-сто матери! Ну прочитала… И шо? Так я манерам не обучена, по-французски не расшаркиваюсь. Или ты завсегда так жить будешь, на французский манер? Так пора бы бросить эти котильоны! А за писульку так скажу тебе: на ночь глядя никуда не ходи! Недоброе он задумал. Плохой это человек.

— Что? — замерла Зина, пораженная странной интуицией тети Вали.

— То! Не ходи по ночам.

— Да я и не собиралась. Устала очень. Завтра с утра пойду, — отмахнулась она.

— А вот я бы и за завтра не шла! — перебила ее тетя Валя. — Едкий хмырь, и глаза недобрые… Ты бы видела, как по двери твоей комнаты шарил! А шо, ее нету, говорит? А я там подожду. Как будто я впущу его, а? Ну хмырь, одним словом. За такое я записку взяла, а он все глазами шасть да шасть. Недоброе задумал. Хорошо, шо не жених твой.

— Какой жених, тетя Валя! — искренне рассмеялась Зина. — Вы что!

— А почему же ж нет? Все до переду! Только этот хмырь тебе в женихи не подходит. Держись от него подальше.

И, гордо окинув ее взглядом полной победительницы, тетя Валя удалилась в свою комнату, величественная, как фрегат, готовый выстоять перед любой грозой.

Бумаги Андрея… Он давно ушел в прошлое, и Зину больше не интересовало ничего, что было связано с ним. Она не раз говорила это и себе, и Евгению. Почему же он пришел с этим к ней?

Зина попыталась вспомнить, когда видела Евгения в последний раз, и поняла, что это было достаточно давно. В общем, встречаться им было незачем.

Она всегда помнила, что именно Евгений предложил ей эту работу в морге. Тогда, пытаясь уговорить ее, он обещал, что одновременно она сможет преподавать на кафедре педиатрии по своей специальности.

Боже, как же наивна Зина была тогда! Как свято верила, что жизнь ее начнет изменяться к лучшему, и однажды она вернется на университетскую кафедру, и все будет очень хорошо… Зина даже не смогла сдержать усмешки: господи, детские мечты! Евгений не сказал, а интуиция не подсказала: не существует преподавателей из морга. Никто не позволит преподавать на кафедре врачу, который занимается такой работой. И если педиатр вполне может научиться делать вскрытие, особенно при катастрофической нехватке кадров, то работник морга ни за что не сможет преподавать на кафедре. Это была жестокая правда.

В общем, Евгений не выполнил своего обещания — Крестовскую не пригласили читать лекции. Поняв это, она попыталась сунуться на кафедру сама. Ее появление вызвало настоящий шок.

— А где вы работаете?.. — Пожилая заведующая кафедрой смотрела на Зину с таким ужасом, словно вместе с собой она притащила труп из холодильника. — Где? Повторите. ГДЕ-ГДЕ?

Это был приговор — такое выражение лица и отвращение в каждом слове, взгляде, вздохе… Кроме того, из разговора с завкафедрой Зина поняла, что Евгений даже не упоминал о ней…

Было ясно, что никто не позволит ей читать лекции по педиатрии. Таким не позволяли читать. Морг был местом отверженных. И такой вот отверженной была она.

Когда Зина все поняла, то даже не попыталась встретиться с Евгением. Зачем? Постепенно — от отчаяния, по необходимости, из любопытства — она все больше и больше погружалась в свою работу, вдохновленная примером Каца, который умел совершать чудеса — разглядеть и понять то, чего вообще нельзя было разглядеть.

На смену отчаянию пришел интерес, а потом и увлечение. Мечта преподавать осталась в прошлом. И вот теперь, держа в руках записку Евгения, Зина вспомнила весь тот путь, который уже прошла.

Странная записка… Почему он обратился именно к ней? И почему только сейчас? Столько времени у него находились бумаги Андрея, а он решил показать их ей только теперь?

Получалась странная нестыковка… Думая об этом, Зина удивлялась все больше и больше. Сон сняло как рукой.

Наконец она не выдержала. Вскочила, переоделась, выпила воды и вышла из дома. Ноги сами понесли ее к Тираспольской. На улице было темно, зажигались уличные фонари.

Евгений жил в высоком четырехэтажном доме на оживленном перекрестке. Место было достаточно шумным. Несмотря на вечер, на улице было много людей и машин. Зина остановилась, пропуская автомобили и поневоле осматривая прохожих, вальяжно, неторопливо расхаживающих по улице. Несколько машин стояли у тротуара.

Из подъезда вышла девочка лет 12-ти с большой черной мохнатой собакой. Та подозрительно покосилась на Зинаиду и гавкнула, похоже, для проформы, чем для острастки, во всяком случае без агрессии и злости, но, тем не менее строго, как по ее, собачьим меркам.

— Вы в этот подъезд? — Девочка доброжелательно посмотрела на Зину.

— Мне в шестнадцатую квартиру, но здесь нет номеров… — запинаясь, ответила она.

— Шестнадцатая — это сюда. Тогда я не буду закрывать дверь, а то вы без ключа не войдете, — все так же доброжелательно сказала девочка. — Мы парадную всегда запираем на ключ, — пояснила она Зине доверительно и придержала дверь, пока та входила в темную парадную, где не было даже тусклой лампочки.

Взбираться Зине пришлось на четвертый этаж. Евгений жил не в коммуналке, а в отдельной квартире. На двери был только один звонок и позолоченная табличка «Профессор Е. К. Замлынский». Было сразу понятно, что Евгений безмерно гордился собой.

Зина нажала кнопку звонка, услышала дребезжание. Но… Ничего не произошло — ответом была полная тишина.

Где же Евгений? Ведь он сам просил прийти в любое время, даже поздним вечером. И вот теперь его нет дома. Зина чертыхнулась: сама виновата. Она ведь знала, что ему доверять нельзя. Притоптывая нервно, Крестовская еще раз нажала кнопку звонка, понимая уже, что это бессмысленно.

— Вы Зинаида? — Внезапно открылась соседняя дверь, и оттуда выглянула щуплая старуха лет восьмидесяти, одетая в теплый байковый халат, несмотря на жаркий июнь.

— Да, — с удивлением обернулась Зина.

— Так Евгений Кириллович просил вам записку передать! Сказал, что придет женщина, Зинаида. Вы с его работы, да? За документами? Ну так вот!

Старуха протянула Зине записку, сложенную точно так, как та, что Евгений оставил у нее дома. Почерк был еще более непонятным. Пытаясь разобрать слова, Зина одну и ту же фразу перечитывала по нескольку раз.

Наконец она поняла: «Прошу прощения, мне понадобилось срочно уехать. Очень прошу прийти завтра в 12 часов дня. Это безотлагательно и важно».

Отчаяние захлестнуло Зину. Ей вдруг показалось, что Евгений играет в какую-то странную игру, которую она не может разгадать.

— А где же сам Евгений Кириллович? — повернулась она к старухе.

— Уехал! Уехал буквально полчаса назад. К нему зашли двое мужчин, потом, спустя минут десять, они все вышли из квартиры и ушли. Я из окна видела, что они в машину сели. А когда выходили, вот он и отдал записку.

— Как эти мужчины выглядели? В форме? — спросила Зина.

— Не-не, — махнула рукой соседка. — Не в форме. Такие себе: брюки, рубашки. А, у одного сандалии на босу ногу были! А лиц я их и не видела, не вглядывалась. А зачем это мне? — искренне произнесла она.

ГЛАВА 5

Просторный кабинет с двумя огромными окнами, выходящими во двор, освещала настольная лампа с зеленым абажуром, стоящая на массивном письменном столе. Сводчатые высокие окна тонули в полумраке. В этом мягком, расслабляющем свете кабинет казался уютным. Он был похож на каюту корабля, медленно, но уверенно плывущего через неизведанный океан к берегам, которых никто на свете не видел.

Письменный стол стоял в простенке между окнами. Сверху, в самой видной части стены, в позолоченной резной раме висел портрет вождя. В приглушенном свете казалось, что ухмылка — ехидная, даже едкая — кривит его губы, а потому Сталин выглядел не таким суровым, как обычно. Портрет задавал особенный тон этому кабинету, и становилось понятно, что этого тона надо придерживаться. Суровый лидер своим взглядом не отпускал никого.